Рафаэль Хакимов: «В Уфе меня заклеймили шовинистом» - «История»

«Мозаика воспоминаний» татарстанского историка. Часть 15-я Фото: Ринат Назметдинов Директор Института истории им. Ш. Марджани Рафаэль Хакимов написал книгу «Мозаика воспоминаний». Историк повествует в ней об интересных эпизодах своей жизни и делится размышлениями о современных реалиях. «Реальное время» публикует очередной отрывок из этого сочинения. Пройти по лезвию ножа Татарстан избежал конфликта, хотя, по выражению Шаймиева, «прошел по лезвию ножа». На переговорах в Москве о двусторонних отношениях российская сторона заметила, что, будь у Татарстана несколько километров внешней границы, разговор был бы другим. Это похоже на правду, но Татарстан не стал бы отделяться, этот вопрос в республике даже не обсуждался, хотя пресса наговорила невесть чего. Но был и другой фактор — все же Россия для татар хотя и угнетатель, но не чужая страна, в прошлом это — Великая Татария. В сознании татар нет отчужденности от России, они не пришлые, не гости и не завоеватели, а коренные жители, причем с древнейших времен. Предки татар задолго до появления русских жили на Волге, Урале, Сибири и строили целые государства. Ситуация в Татарстане была далеко не самой простой. Например, в Абхазии или на Кипре, где я участвовал в обсуждении перспектив примирения противоборствующих сторон, объективно ситуация была гораздо проще. Но стороны не слышали друг друга и просто занимались взаимными обвинениями, не пытаясь найти общую позицию. Обострения конфликта не случилось, поскольку в нейтральной зоне на Кипре, где мы вели переговоры, стояли войска ООН, а Абхазию поддерживала Россия, так что грузино-абхазский конфликт стал грузино-российским. Абхазия, август 1992 года. Фото russian7.ru Когда в Чечне началось замирение, меня включили в комиссию по переговорам. Летали на военно-транспортном вертолете, изучая обстановку. Сидели прямо на обшивке вертолета. Переговоры вели в здании аэропорта, поскольку в Грозном не осталось больше живых зданий. Только бензиновый завод и аэропорт не пострадали. Я оказался рядом с Борисом Березовским. Тогда он работал в Совете безопасности России. Березовский целиком занимался экономическими вопросами, он готовил многочисленные соглашения, и прежде всего по поводу нефти. Моя миссия в Чечне на этом закончилась. Дальше встречались и договаривались большие люди. От нас в комиссии по урегулированию конфликта участвовал М. Шаймиев. Политику формирует столкновение различных сил, международное или национальное право — всего лишь оболочка для оформления договоренностей. Если есть возможность привлечь внешние силы, тогда международное право работает. В современной обстановке мир становится единым, и любой конфликт на планете отзывается в самых разных ее уголках. В Чечне начали восстанавливать Грозный, поселки, инфраструктуру. Меня еще кое-кто помнил, звали в гости. Но для меня эта страница была закрыта. «Мы не хотели большего, чем Татарстан» Некоторые регионы после перестройки воспользовались историческим моментом относительной свободы. Чечня попыталась установить контроль над нефтяными запасами. Все закончилось войной, которая вышла далеко за пределы России. Длительное противостояние привело к тому, что в итоге Москва имеет купленную дружбу с чеченским народом и подтверждение исторического недоверия к русским, которые не знают, что делать со своей огромной территорией, но и не готовы лишиться даже клочка земли на заброшенных островах Камчатки. Конечно, если бы в Чечне не было нефти, история шла бы своим чередом, но там, где есть нефть, нередко пахнет кровью. Как-то один из министров чеченского правительства приезжал в Казань, посмотрел на нашу мирную политику и, уезжая, сказал: «Мы не хотели большего, чем Татарстан». Похоже, российская пресса раздула версию об отделении Чечни. Ранее эта пресса толковала о сепаратизме Татарстана. Несмотря на огромную, казалось бы, мощь российской армии, Чечня в очередной раз доказала, что лучше с ней не связываться. Грозный сегодня. Фото vestikavkaza.ru «Поучусь…» Как-то летели с товарищем из Ташкента в Казань. Он попросился ко мне переночевать, а утром поехал со мной на работу: — Мешать не буду, сяду в углу в кресло, послушаю, чем вы занимаетесь, как работаете, поучусь. Без конца звонил телефон, заходили и выходили разные люди с разными вопросами, я составлял бумаги на компьютере и отправлял на подпись президенту. Мы с гостем сходили, пообедали. Затем в кабинете опять закрутилась та же карусель. Мой товарищ ко всему прислушивался, пытался вникнуть в смысл разговоров. А темы были самые разные, они как в калейдоскопе менялись с каждым новым звонком и посетителем. К вечеру мой товарищ уже ничего не понимал и просто держался за голову. Когда мы вернулись домой, он попросил водки и залпом осушил целую бутылку, приговаривая: — Так нельзя работать. Так нельзя работать… Ничего, работали. Теперь карьера завершена. Путь пройден. Журналисты любят дежурный вопрос: «Как бы вы прожили жизнь, если была бы возможность все начать заново?». Глупый вопрос. Многие отвечают: «Я бы все повторил. Я ни о чем не жалею!». А я не знаю… Родной язык Со времен Сталина народы делились на первосортных титульных из союзных республик и второсортных — из автономий, были еще малочисленные народы, которые оберегали и ставили в пример как показатель успешной национальной политики России. Особо поднимали деятелей культуры небольших народов: Расула Гамзатова, Кайсына Кулиева, Мустая Карима и других. На татар в Москве смотрели настороженно, хотя среди писателей СССР о татарах говорили с уважением. Я даже не подозревал, что татарский народ имел грандиозную историю и культуру. Собственно, и сегодня татары не знают о своем прошлом. Как-то Кайсын Кулиев сказал, что его учителем был Хасан Туфан, чем меня удивил. Он в годы сталинских репрессий не был сослан в Среднюю Азию и просился в Союз писателей ТАССР. Мой отец отговорил его со словами: «Ты здесь будешь одним из сотни поэтов, а у себя на родине всегда останешься первым». Кайсын Кулиев. Фото: Валентин Мастюков/ТАСС Студентом университета я читал Кайсына Кулиева в оригинале, для меня, как незнакомого с филологией любителя, балкарский был похож на татарский, вроде башкирского. Тогда у меня только открылись глаза на советское языкознание, изобретавшее языки малочисленных народов, разные диалекты и культуры. Уже будучи советником Шаймиева, я как-то неосторожно сказал, что татарский и башкирский — один язык. В Уфе меня заклеймили шовинистом, созвали конференцию в опровержение моих слов. Опровергли. Однако татарин легко понимает башкира, как и балкарца, карачаевца, уйгура и еще многих других. Тогда в чем критерий различия языков? Может быть, они все диалекты какого-то единого языка? Советская наука говорила одно, а жизнь — другое. Продолжение следует * Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов Рафаэль Хакимов