«Веселый молочник» Джастас Уолкер: «Татарстан к переезду не рассматривали. Слишком много татар» - «История»

Американский фермер из российской глубинки — о различиях в развитии бизнеса на селе в России и США Фото: vk.com С одной стороны, русские уверены, что «мы самые лучшие», и одновременно они убеждены, что «у нас ничего не получится». Это самый большой парадокс, который есть в русской душе, считает американский фермер Джастас Уолкер, известный благодаря сюжету телеканала «Россия 1» как «веселый молочник». Вместе со своей американской женой они прожили в России 25 лет, родили здесь троих детей, приобрели 100 га земли на Алтае, но только недавно всерьез занялись получением российского гражданства. В конце августа с просьбой о помощи Уолкер обратился к губернатору Алтайского края Виктору Томенко. Почему этот вопрос встал только сейчас, о минусах санкций и парадоксах в русской ментальности и культуре Джастас Уолкер рассказал в интервью «Реальному времени». «Огород, конечно, пострадал — мало что выросло из-за погоды» — Джастас, в Татарстане лето в этом году не очень. Как у вас с погодой на Алтае и как это отразилось на фермерском деле? — Ферма «уродилась», слава Богу. Покос нормальный, потому сена приблизительно столько же, сколько было в прошлом году. Может, на тонну меньше, но это не суть. Были дожди и холод, поэтому огород, конечно, пострадал — мало что выросло из-за погоды. Но нормально. — А зимой как морозы переживаете? — Печку топим, — смеется. — Много тысяч лет назад человек изобрел огонь, так что это не страшно. — Сколько у вас сейчас гектаров во владении? — 100 гектаров земли, держим 72 козы и 40 с лишним баранов. Мы производим козий сыр и кисломолочные продукты. Также продаем мед и чай. — Вы как-то говорили, что получить в России дополнительные 60 гектаров земли — это испытание… — Я это говорил на Севере, где все принадлежит государству. Третий год мы живем на Алтае, и здесь очень много земли в руках у частников, поэтому получить землю так же легко, как купить машину. Из-за этого здесь намного интереснее. — Почему вы решили переехать? — Первая причина — это здоровье. На Севере у меня была сильная астма, и я не мог там жить, так как постоянно умирал от нехватки воздуха. Поэтому на Алтай переехал именно в поисках благоприятного климата. — Какие варианты еще были? — Очень много: от Иркутской области до Псковской. Мы создали короткий список требований к земле и уже выбирали по этим критериям. — Татарстан рассматривали? — Не рассматривали, — смеется. — Там слишком много татар. Шучу. Да не знаю, просто и так слишком много вариантов было. Вообще, вселенная бескрайне сложная, и очень много вариантов, поэтому человек в любом случае должен ограничиваться каким-то коротким списком. — А вы про нашу республику что-то знаете? — Вообще ничего. И никогда там не был. Я не так много путешествую: был в Москве и Питере, Екатеринбурге, Туапсе, на Севере во многих городах. Был в Самаре и Перми. — То есть везде, кроме Казани… — Да, действительно, — смеется. — В чем разница между фермерством в США и в России? — В основном в степени развитости. В Америке это многовековая система, а в России фермерство находится в зачаточной форме. Там создана вся инфраструктура и логистика. Поэтому чтобы начать заниматься, нужно зайти в этот поток, и все. А тут все самому надо строить. — Можете привести пример? — Если в Америке взять участок земли, то в любой сельской местности есть фермерский кооператив в районном центре или, возможно, даже в твоем поселке. Нужно прийти к кассиру и сказать, что нужно столько тонн зерна, семян. И он говорит: «Без проблем, через три дня все будет. Еще что-нибудь нужно?» Ты можешь заказать удобрения, оборудование, причем взять это в кредит либо за наличные. В России те же самые операции будешь делать три недели или полгода — искать на «Авито» и по городам, обзванивать, и тебе, естественно, никто в кредит ничего не даст. Но кредит — это пятое дело, самое важное — это удобство. — Если так сложно, то не думали вернуться в Америку? — Один акр земли в Америке (это 0,4 гектара) стоит 5 тысяч долларов. Получается, что гектар стоит 10 тысяч долларов, это 650 тысяч рублей. Здесь гектар в среднем стоит от 12 до 14 тысяч рублей. Разница в 50 раз. В России нужен начальный капитал намного меньше, поэтому здесь свои прелести. — А где можно больше заработать на фермерстве? — Если ты не можешь начать, то и не можешь зарабатывать. — Получается, что в России легче? — Все зависит от диапазона. Если у тебя есть 10 тысяч долларов, то там легче — купил все готовое и занимайся. Если у тебя нет этих денег, тогда легче здесь. — Вы с чего начинали? — Мы начинали три раза. Первый этап: мы начали с коров, там был совсем маленький фонд — 300 тысяч рублей. Потом поднакопили денег, 1,5 миллиона, и открыли козью ферму. Нынешний проект побольше — тут стартовый фонд был 10 миллионов рублей. — Сейчас сколько зарабатываете? — Мы сейчас вообще ничего не зарабатываем, мы успешно тратим последние копейки, — смеется Джастас. — Надо понимать, что фермерство — это не барыжничество, это не про «купи-продай». Фермерский оборот — годовой: ты вложил денег здесь, и через год получил прибыль, но это если у тебя ферма уже запущена, инфраструктура построена и отлажена система продаж. А если ты начинаешь с нуля, то ожидать доход можно на четвертый год. Здесь мы начали с нуля — было чистое поле и речка. Мы запустили краудфандинговый проект, который используем как площадку для предпродажи, чтобы составить первую клиентскую базу для поставок. Осенью у нас будет доход, а уже в следующем году мы будем выходить в ноль. — Многие фермеры жалуются, что их не пускают в сети. — Это большой миф, пускают всех. Но если ты хозяин «Ленты» или «Ашана», то какое у тебя требование к производителю? Объем и гарантия поставок. Если ты мелкий фермер или мелко-средний, как мы, тебе нечего делать в сетях. У тебя нет объема ни на один крупный магазин. А им нужны контракты, чтобы снабжать 10—30 магазинов. У меня есть друзья-фермеры, которые производят тонны продуктов, и у них нет проблем. Просто надо запомнить, что большое сообщается с большим, а мелкое — с мелким. Если у тебя хозяйство меньше 10 тысяч гектаров, тебе нечего делать в сетях. — Как фермерам лучше реализовывать продукцию? — Реализация продукции всегда была одной из самых больших проблем для мелких и средне-мелких фермеров. Сегодня есть два изобретения, которые меняют игру, — это автомобиль и интернет. Я могу утром загрузить фургон, развезти заказы и вечером вернуться домой. Причем если раньше надо было стоять на рынке, то сейчас я работаю с клиентами неделю, чтобы один раз развезти продукцию. Имея сайт, даже с простой корзиной можно творить чудеса в плане продаж. Интернет-технологии — это целый набор. Прежде всего это естественная таргетированная реклама и маркетинг через соцсети. Так ты создаешь клиентские воронки. Второе — это площадка, где можно разместить товар. Плюс нужен робот, который позволяет тебе не сидеть на телефоне, а чтобы клиенты сами оформляли заказ. И в конце недели у тебя на руках готовый список товаров, которые надо просто развезти. — Отношение покупателей к фермерским продуктам в России и Америке отличается? — В России есть врожденное «эко-шмеко». Все помнят бабушкины огурцы и пирожки, у многих американцев этого нет. Если в Америке экодвижение неестественное, к нему пришли только потому, что все плохо стало с едой, то в России это «заходит» нормально. Тут никого не нужно уговаривать. Россия — хорошая культурная площадка для развития фермерской темы. — Санкции как-то отразились на вашем бизнесе? — Думаю, что мы слишком мелкие, чтобы на нас отразиться. У нас был сбыт до санкций, он остался и после санкций. Думаю, что это больше хайпа придало. Я тогда злобно посмеялся над санкциями, но это было вырвано из контекста. Я не сторонник санкций. Считаю, что мы должны развиваться в присутствии конкурентов с Запада. Потому что конкуренция определяет сильнейших игроков. Мы не научимся делать нормальную продукцию, если всю конкуренцию убрать с рынка. — Но в условиях эмбарго стало легче? — Это как с наркотиками. Наркоману становится легче? Временно. Но потом придется платить. У нас нет сигнала рынка для улучшения качества и для удешевления продуктов. Временно это здорово: пропали все конкуренты, и все катит, слава Богу. Но это не путь вперед. — Вы 25 лет живете в России. Почему только сейчас встал вопрос получения гражданства? — Все приходит в свое время. В 90-е годы было вообще непонятно, что надо сделать, чтобы получить гражданство. Там часто менялись законы, поэтому лет шесть можно отбросить. В 2004-м я получил первое разрешение на проживание. Теперь встал вопрос о гражданстве. Может, 10 лет назад мне не совсем было понятно, что я так будут связан с Россией. Но мы тут родили троих детей, занялись фермерством, и гражданство бы очень помогло для развития дела. Я бы смог претендовать на субсидирование и оформить землю на себя. Сейчас земля выкуплена, но оформлена на человека, с которым мы работаем. Это коряво. — Как долго пытаетесь получить гражданство? — Года два, мы два раза подавали. Вопрос в том, что в 2016 году я пробыл за границей 5 месяцев, мы ездили к родным. Тогда был старый регламент, и можно было выезжать максимум на шесть месяцев. Я не хотел его нарушать, но регламент изменился, и можно было на три месяца выехать. Поэтому получилось, что я его просрочил. — Вы сейчас больше русский или американец? — Если американская культура «желтая», а русская — нечто «синее», то я что-то «зеленое». Я стараюсь относить себя к подданным Царства небес. К какой национальности я бы себя отнес? К человеческому роду. — Что вы в России никогда не сможете понять? — Русский пессимизм во всем. С одной стороны, «мы самые лучшие», и одновременно — «у нас ничего не получится». Это самый большой парадокс, который есть в русской душе. Я понимаю, что это исторически сложилось, но не понимаю, почему мы до сих пор за это держимся. — И все-таки, говоря про русских, вы говорите «мы». — (Смеется). Может быть. Это, может, оговорка по Фрейду. — Правильно понимаю, что вы стали русским, но русским пессимизмом не заразились? — Я стараюсь взять русский