«Агора» предупреждает: «История становится опасной» - «История»

Международная правозащитная группа прогнозирует усиление преследований за самостоятельное толкование событий прошлого

Доклад Международной правозащитной группы «Агора» «Россия против Истории. Наказание за пересмотр» опубликован на сайте группы. Вывод авторов исследования — юристов Дамира Гайнутдинова и Павла Чикова: «история становится опасной наукой», для тех, кто ее изучает и пытается интерпретировать. Подробнее в материале «Реального времени».

Секретно, еще секретнее…

Дамир Гайнутдинов и Павел Чиков проанализировали 100 имевших место за последние 10 лет в России эпизодов уголовного и административного преследования граждан за попытки дать отличные от государственных оценки некоторых исторических событий, фактов сокрытия органами власти архивных документов и запретов информационных материалов «под предлогом борьбы с экстремизмом». Причем 17 эпизодов — это уголовные дела, а 41 — запреты книг и интернет-публикаций и включение их в Федеральный список экстремистских материалов.

«С 2012 года в России в 9 раз возросло количество дел о публичной демонстрации запрещенной символики (20.3 КоАП РФ), а арестовывать по этой статье стали в 10 раз чаще. Всего по ней за последние 5 лет наказали 6 622 человека: в среднем, более 100 каждый месяц», — отмечают авторы исследования.

Представляя результаты своего исследования, авторы особо подчеркнули, что «в докладе не дается оценки исторической достоверности и научной обоснованности оспариваемых взглядов и высказываний, а лишь рассматриваются юридические аспекты конкретных дел в отношении их авторов и распространителей, а также случаев запрета публикаций под предлогом противодействия экстремизму».

А в резюме, которым завершается доклад, они указывают на то, что после принятия в марте 2014 года Межведомственной комиссией по защите государственной тайны решения о продлении до 2044 года срока засекречивания ряда сведений, засекреченных в 1991—2017 годах, «материалы, связанные, к примеру, с массовыми репрессиями, оказались недоступными не только для исследователей, но и для родственников репрессированных». И делают вывод, что подобные меры приводят к упрощенному, искаженному и унифицированному восприятию истории России и что «следует ожидать дальнейшего увеличения числа уголовных дел и административных арестов, а также разрастания списка запрещенной литературы».

В приложении к докладу «Агоры» «Россия против истории. Наказание за пересмотр» приводятся ссылки на конкретные дела — всего 82 эпизода. Из них только четыре относятся к Татарстану. Фото youtube.com

«Сейчас Кашапов легко не отделался бы»

В приложении к докладу «Агоры» «Россия против истории. Наказание за пересмотр» приводятся ссылки на конкретные дела — всего 82 эпизода. Из них только четыре относятся к Татарстану — это условное осуждение татарского активиста Рафиса Кашапова по ст. 282 УК РФ в 2009 году за публикации, отрицавшие существование татаро-монгольского ига, которые суд счел экстремистскими, признание судом экстремистскими материалами в том же 2009 году статей Кашапова «Нет христианизации», «Особый путь России», «Тайное завещание Петра I» и «64-я годовщина депортации карачаевского и балкарского народов», а также возбуждение уголовного дела за осквернение памятника воинам, павшим при взятии Казани в 2014 году, и признание судом экстремистской книги Айдара Халима «Убить империю!» в 2017 году.

Напомним, Рафис Кашапов, который с февраля 2018-го проживает на Украине, обратился в Европейский суд по правам человека — он хочет получить от Российской Федерации €20 тыс. в качестве компенсации морального вреда за уголовное преследование по делу об экстремизме.

— Четыре «татарстанских» эпизода на фоне 82, имевших место за последние десять лет в России, — это много или мало? — поинтересовалась корреспондент «Реального времени» у одного из авторов исследования, кандидата юридических наук Дамира Гайнутдинова.

— Учитывая, что два из четырех — это уголовные дела, конечно, немало, — ответил он. — Причем, если в 2009 году Кашапову дали условный срок в полтора года, то сейчас бы он так легко не отделался.

Усмотрел собеседник «Реального времени» и определенную закономерность в татарстанских «исторических» делах:

— Все они связаны с историей взаимоотношений Москвы и Казани или, в более широком смысле, — Москвы как метрополии и мусульманских окраин в целом.

Дамир Гайнутдинов указал на четко просматривающуюся связь между порчей памятника и наболевшим в отношениях между республикой и федеральным центром. Фото temakazan.ru

Сажать нельзя ущерб взыскать

Как бы ни относились граждане к тем или иным историческим событиям, вряд ли кто-то согласится, что портить в знак несогласия с их официальной оценкой памятники — это нормально. Но отвечая на вопрос «Реального времени» о том, было ли оправданным, на взгляд правозащитников, возбуждение уголовного дела за осквернение в 2014 году памятника воинам, павшим при взятии Казани, надписями красной краской: «1552», «1552. Никто не забыт, ничто не забыто», Дамир Гайнутдинов даже перешел на английский, чтобы подчеркнуть излишнюю тяжесть уготованного вандалам наказания:

— Уголовное преследование за несколько надписей на стене, на мой взгляд, в любом случае — too much (чересчур). Вот как раз накануне ЕСПЧ вынес постановление по первому делу Бориса Стомахина, где указал: даже несмотря на наличие в его текстах призывов к насилию, чего в татарском деле не было, лишние свободы за это — несоразмерная реакция.

И опять Дамир Гайнутдинов указал на четко просматривающуюся связь между порчей памятника и наболевшим в отношениях между республикой и федеральным центром:

— Вообще, нужно учитывать, что так называемое «осквернение памятника» — это политическое высказывание по вопросу, явно имеющему общественный интерес. Дискуссия о взаимоотношениях Москвы и Казани — это политическая дискуссия, в ней допустимы шокирующие и тревожащие часть общества высказывания. Несмотря на эпатажную форму — граффити на памятнике, там не было призывов к насилию. И, кстати, место, с точки зрения актуальности вопроса, выбрано неслучайно: этот памятник — символ захвата Казани Москвой и, хочешь не хочешь, нужно признать, что этот вопрос до сих пор болезненный для многих жителей Татарстана.

— Так что же, не надо никого за такое наказывать? Как же, по-вашему, правоохранительные органы должны реагировать на подобные действия — неважно, относительно каких памятников?

— В конце концов, у властей была масса других способов отреагировать — взыскать материальный ущерб, вынести предостережение прокурора, опубликовать собственную точку зрения на проблему.

«Воспитание в гражданах уважительного отношения к истории — не дело государства», — заявил Дамир Гайнутдинов. Фото v1.zona.media

Реакцию ждут только от общества

С другой стороны, сегодня многим гражданам России в силу особенностей образования, менталитета и воспитания решительно непонятно, где кончается их свобода и начинается право других думать иначе. А пока они путем проб и ошибок пытаются разобраться в этом непростом вопросе, для них, того и гляди, наступит уголовная ответственность!

— Где, по-вашему, проходит грань между воспитанием в гражданах страны уважительного отношения к ее истории и ограничением государством свободы выражения мнения, гарантированной Международным пактом о гражданских и политических правах и Европейской конвенцией о защите прав человека? — поинтересовалась корреспондент «Реального времени» у представителя «Агоры».

— Воспитание в гражданах уважительного отношения к истории — не дело государства, — заявил Дамир Гайнутдинов. — Вопрос стоит иначе — было ли оправдано вмешательство в свободу выражения? Преследовали ли власти правомерную цель (например, защиты прав других лиц или предотвращения нарушения общественного порядка) и не была ли реакция чрезмерно жестокой? В случаях, когда речь идет исключительно о словах или других формах выражения мнения, где нет насилия или реальной угрозы насилия, уголовное преследование почти всегда — не имеет оправданий.

А на вопрос, чего авторы исследования ждут от европейского сообщества и от российских властей в связи с публикацией доклада «Агоры», он ответил, что они «хотели продемонстрировать обществу то, как власть в своих интересах ограничивает право людей обсуждать волнующие их вопросы и право ученых на свободу научной деятельности и поиск исторической правды, а от российских властей в этой связи ждать чего-то вряд ли имеет смысл».

Секретность, дал понять Черепанов, может оказаться причиной искажения истории и черной несправедливости. Фото Тимура Рахматуллина

Михаил Черепанов: «Секретность — оскорбление памяти героев»

— Полтора года назад меня журналисты буквально отбили, я думаю, от такого вот «экстремистского» уголовного дела, — напомнил корреспонденту «Реального времени» заведующий Музеем-мемориалом Великой Отечественной войны Казанского кремля, председатель ассоциации «Клуб воинской славы»; заслуженный работник культуры РТ, член-корреспондент Академии военно-исторических наук, лауреат Государственной премии РТ Михаил Черепанов в ответ на вопрос, приходилось ли ему сталкиваться с преследованием за отличное от официального трактование истории. — Меня фактически обвинили в уголовном преступлении. И чудом не дошло до следствия и суда. Это ясно показывает, что гайки-то у нас сейчас все крепче и крепче закручивают. Еще немного — и судить в России, я думаю, будут не только за попытку осмыслить историю, но и за атеизм, и за пропаганду дарвиновской теории.

Свой взгляд у Черепанова и на политику секретности, которая, по сути, напрямую связана с теми или иными политическими целями и интересами:

— Рассекречивание сведений о репрессированных в 90-е годы, когда мы делали Книгу памяти жертв политрепрессий, — это была политическая линия президента Ельцина и его правительства, ему надо было на выборах бороться с КПРФ. Именно поэтому открывали архивы! И вину за репрессии приписывали в первую очередь коммунистам, большевикам коммунистов. Ради этого для нас открыли даже списки 23 тысяч расстрелянных на территории Татарстана — поименно, с датами рождения и смерти! И еще рассекретили 1 800 фамилий узников нашей тюремной больницы, которые умерли от города. Рассекречивание — это не заслуга общественных организаций, а, так сказать, политическая воля тогдашней власти.

Секретность, дал понять Черепанов, может оказаться причиной искажения истории и черной несправедливости:

— Для нас генерал КГБ Каримуллин рассекретил ненадолго 60 тысяч дел пленных. Он откликнулся на просьбу ныне покойного редактора Книги Памяти Анатолия Иванова, который объяснил ему, что имена предателей не должны в нее войти. Это, кстати, был единственный случай в России — везде в Книгу памяти наряду с действительно репрессированными вошли и те, кто был арестован заслуженно — они действительно были военными преступниками, и те, кто был «репрессирован» на один день и отпущен… Так что Татарстан был тогда одним из самых демократичных регионов. А сейчас нашу же базу, которую делала наша рабочая группа и добровольно передала ее в архив, от нас же и засекретили! Это же смешно. Какой смысл делать для меня тайной то, что я сам делал?

По мнению Черепанова, в результате «закручивания гаек» сейчас стало невозможно получить информацию, например, о пропавших без вести, которых надо признать погибшими:

— Теперь ее дают только родственникам, а как родственник докажет, что он родственник, если документов нет? В деревнях-то даже паспортов во времена репрессий не было…

Черепанов считает, что сейчас уже начинают запрещать говорить о том, чем надо бы гордиться: он напомнил, как за свою трактовку истории легиона «Идель-Урал» в фильме «Война непрощенных» режиссера Дениса Красильникова вынудили эмигрировать. Фото sntat.ru

А еще Черепанов считает, что сейчас уже начинают запрещать говорить о том, чем надо бы гордиться. Он напомнил, как за свою трактовку истории легиона «Идель-Урал» в фильме «Война непрощенных» режиссера Дениса Красильникова вынудили эмигрировать: «Его обвинили в том, что он реабилитирует предателей, хотя на самом деле он снял по-настоящему просоветский фильм».

И он против такой защиты личных персональных данных, которая вынуждает публиковать списки награжденных героев Отечественной без информации о месте рождения: «Это все равно как на памятнике, на портрете героя заклеить бумажкой часть лица — глаза, губы… Это — оскорбление их памяти»