В Камаловском театре служанка стала афроамериканкой - «Культура»

На дипломном спектакле показали, как жестко играли сто лет назад Фото: vk.com/kamalteatr В театре Камала показали дипломные спектакли студентов курса татарского актерского мастерства Казанского государственного института культуры. «Реальное время» попало на последний — «Беренче театр» Галиасгара Камала, в котором служанку Биби играла актриса с вымазанным дочерна лицом. Биби, как символ культурной апроприации «Беренче театр» — пьеса каноническая, важная для татарского театра, потому что о нем и говорит. Написанная в 1908 году, она рассказывает историю татарской семьи, в которой младшее поколение хочет попасть на представление, а старшее — этому препятствует. Существует телевизионная версия спектакля. Движущая сила спектакля — служанка Биби, которая таки выбалтывает хозяину Хамзе, куда ушли дочь с зятем и сын со снохой. В действии почти нет декораций, все внимание — на одежде, гриме и игре актеров. Каждый из них — гротескный татарский персонаж. Но главный акцент — на Биби: она выходит на сцену с черным лицом и говорит по-татарски с американским акцентом. Что сходу вызывает гомерический хохот у зала. Рыжебородый Вали, вихрастый, похожий на сумасшедшего профессора Хамза, огромная Гафифа, суетливая Факиха — ничто не сравнится с тем смехом, что вызывает блэкфейс в сочетании с акцентом. Биби играет Райхан Габдуллина — о ней мы подробно писали: она теперь исполняет главную женскую партию в «Голубой шали». Движущая сила спектакля — служанка Биби, которая таки выбалтывает хозяину Хамзе, куда ушли дочь с зятем и сын со снохой Блэкфейс — это разновидность театрального грима, который в первой половине XIX века активно начали использовать комики при изображении чернокожих для своих шоу и водевилей, это одно из проявлений стереотипов относительно представителей негроидной расы. Сейчас за использование блэкфейса можно получить обвинение в расизме и культурной апроприации. При этом все еще ведутся споры осуждать ли, скажем, ношение национального костюма или растаманских косичек, но в отношении блэкфейса — ситуация однозначная: угнетение черных — не повод для шутки. Правда, только не в России. Корреспондент «Реального времени» попросил Светлану Лукъянову, соосновательницу писательских курсов для женщин Write Like a Grrrl в России и издательства No Kidding Press, оценить увиденное со стороны, без углубления в контекст. Светлана, в частности, автор любопытной статьи «Блэкфейс и другие расистские символы в детской культуре». Я отправил ей кадр из спектакля и объяснил его суть. — Я бы еще поняла, если бы это был Отелло, — ответила она. — Сложно найти в Поволжье чернокожего актера. Хотя все равно много говорят, что и в этом случае театру стоит искать другие пути. Театр же про условность, блэкфейс тоже не выглядит реалистично. Но в этом случае это все выглядит как какой-то юмористический ход, честно говоря, не очень смешной и очень неуместный. Я могу легко представить блэкфейс и в нашем оперном театре и в московских театрах. Для России дискурс очень новый. Но также уже пора признать, что чернокожие люди есть и в Казани, и в Москве, и не то, чтобы все заливаются смехом, когда видят их на улице, слава богу. В первом же монологе герой по имени Вали говорит: «Безнең бер асрау бар, йөзе менә нәкъ чуенның ундүртенче кичәсе төсле, кап-кара», — то есть о том, что в доме есть служанка, у которой лицо черное «Это постмодернистская трактовка» Пояснения, безусловно, требуются, потому что именно во время игры Биби — с характерными акцентом и ужимками — зал искренне заливался смехом. Как пояснил главный режиссер театра Камала и преподаватель студентов, игравших в спектакле, Фарид Бикчантаев, указания есть в самой пьесе. В первом же монологе герой по имени Вали говорит: «Безнең бер асрау бар, йөзе менә нәкъ чуенның ундүртенче кичәсе төсле, кап-кара», — то есть о том, что в доме есть служанка, у которой лицо черное. Хорошо, намек, который можно превратить в блэкфейс, нашли, а есть ли смысл? За подробным объяснением Бикчантаев предложил обратиться к куратору специальных проектов театра Ниязу Игламову. — Спектакль этот вступает в постмодернистские диалоги с театром начала века, с современным театром, современными темами, — ответил Игламов. — Возможно, здесь расовая тема отстранено и педалируется но в первую очередь — это ирония, пародия на первый татарский театр. Именно с таким гримом, вероятно, сохранились фотографии Мухтара Мутина, где он играет Отелло в саже. Это постмодернистская трактовка, где нет желания задеть кого-либо. Мухтар Мутин в образе Отелло Тема этого спектакля — театр как таковой, указывает Игламов. Пародия на зрителя, на традиции восприятия, это постоянная игра смыслов. Он объясняет последнюю сцену, где студенты садятся перед зеркалом, к ним присоединяется звукорежиссер — они закончили учебу. — Там, можно было как угодно шутить, а теперь они вступают во взрослая жизнь, — продолжает Игламов. — И тут нужно задаваться вопросом, как трактовать роль, как это взаимодействует с современной этикой. На курсовых экзаменах возможно все, можно работать с любой фактурой, материалом, эстетикой. Тут заявлены многие приемы современного театры, есть и школа переживания, и театр представления, и балаган, и театр символов, театр современных тем (эмансипация, аутизм). Но нет желания над чем-то стебаться. Это театр, который изучает сам себя. Зритель может увидеть разное, но это не издевательство, это любовь, люди шутят над тем, что любят. Камаловский театр не впервые использует подобный образ — у Марселя Салимжанова в спектакле по пьесе Туфана Миннуллина «Баскетболист» появлялся чернокожий Фанис Зиганша — оправдать режиссера можно только тем, что играл он мужа-спортсмена дочери главного героя, профессионала в заглавной игре. Без этого сомнительного макияжа, вероятно, спектакль был бы не такой смешной, но и за смех не было бы стыдно Надо сказать, что никто из опрошенных не заметил чего-то странного в чернокожей служанке. Да, смешно, да, странно, а что, так нельзя? А почему нельзя? Здесь вступает в противоречие глубокое уважение к режиссеру и понимание, что, вероятно, наш театр, как и русский, — вещь сама в себе. И всякие Black Lives Matter нам не указ. Без этого сомнительного макияжа, вероятно, спектакль был бы не такой смешной, но и за смех не было бы стыдно. Для кого-то творческий трюк — блэкфейс, кого-то веселит Змей Тугарин в мультфильмах, кому-то смешно от «Нашей Раши». Все это явления разного порядка, вопрос в том, насколько они оправданы в стране, где национальное меньшинство — татары. Смешит ли вас образ татарского дворника в советских фильмах? А чем он это заслужил? Наверное, тем, что и татары не возражают против таких образов в родной стране. Ну а афроамериканцы явно не узнают, что в далеком Татарстане поставили спектакль, где допустили возможность, что Хамза абый взял их сестру к себе на работу. Правда, кроме комического эффекта, это ничего не вызывает. Главное, чтобы из огромной Малой сцены в крохотное зеркало эпилога ушли мыслящие актеры. Радиф Кашапов, фото vk.com/kamalteatr