Андрей Аниханов: «Театр — это государство в миниатюре» - «Культура»

Главный дирижер ТАГТОиБ — о том, как устроено «театральное государство», о любимых спектаклях и о невыносимой «Травиате»

«Ресурс у оркестра ТАГТОиБ очень велик»

— Вы уже далеко не первый год работаете с ТАГТОиБ. Можно ли сказать, что ваш приход на должность главного дирижера — логическое продолжение этого сотрудничества?

— Думаю, так и есть. Все-таки 15 лет — срок достаточно солидный. Это началось в 2010 году, с тех пор было много и репертуарных спектаклей, и премьеры, и гастроли — наверное, три четверти репертуара ТАГТОиБ я уже продирижировал. В общем, прошел все испытания (улыбается). 1 октября 2025 года, в День музыки, я стал главным дирижером этого театра.

— Вы сразу согласились?

— Да. Для меня это было естественно. Ведь здесь и я всех знаю, и меня все знают. Уже успел всем сказать добрые слова, поприветствовать в новом качестве. Самая существенная мысль: «Наш главный путь — совершенствование».

— Как вы оцениваете качество, уровень работы оркестра нашего театра?

— Расскажу забавный случай. В апреле ТАГТОиБ представлял в Большом театре премьеру «Лебединого озера». Телеканал «Культура» записал этот спектакль и 28 сентября его показал. Мои давние московские друзья-музыканты на спектакле не были и решили посмотреть его по телевизору. Они были в полной уверенности, что играет оркестр Большого театра, и потом их очень удивила информация о том, что это был наш, казанский оркестр. Это было для меня очень приятно. Думаю, это тоже есть ответ на ваш вопрос.

Ресурс у оркестра Татарского государственного театра оперы и балета очень велик. Работа дирижеров — основная гарантия качества. Но заниматься этим должны многие. Нужна постоянная поддержка. Потому что время сегодня непростое, все очень быстро меняется в обществе.

— Вы имеете в виду экономическую ситуацию и необходимость материально поддерживать музыкантов на должном уровне?

— Конечно. Всем абсолютно очевидно, что в Татарстане правительство республики капитально поддерживает культуру — и наш театр, и ГАСО РТ.

Многие рассказывают, что были времена, когда музыканты российских оркестров вынуждены были по вечерам садиться за руль и таксовать. Не хотелось бы видеть, как эти времена возвращаются. Система грантов, которая сейчас существует в России, очень поддерживает коллективы, но грант — явление временное. Все же нужна более гарантированная финансовая поддержка, и я прекрасно понимаю, что в Татарстане она есть. Во многих других регионах, к сожалению, ситуация иная.

Культура России, без сомнения, и сама огромная величина. Но она драгоценность, которой — в аспекте культурной политики — нужна оправа!

«Театр — это государство в миниатюре»

— Какова ваша манера работы с оркестром? Вы для музыкантов злой гений или добрый дедушка?

— Злым гением я никогда не был. Я старался учиться и думать быстро. Ведь в первый раз я стал главным дирижером в 26 лет. А руководство Малого оперного театра доверило мне пост в 27 лет. По возрасту эти замечательные мастера — Станислав Гаудасинский и Николай Боярчиков — были мне как отцы.

А сейчас я, наверное, уже дедушка (улыбается). В нашей сфере нельзя быть излишне категоричным, у нас весьма тонкие материи. Но, когда нужно, я принимаю и жесткие управленческие решения, если они справедливые. Даже когда ты действуешь по совести, наверное, все равно кто-то останется обиженным. Но большинство скажет: «Он прав. Наверное, только так и можно разрешить эту ситуацию».

— Как изменится в принципиальном ключе ваша работа с оркестром ТАГТОиБ в новом качестве? Чем занимается главный дирижер в театре?

— В основном тем же, что и раньше. Но театр — понятие командное. Это государство в миниатюре, со своей системой управления и ответственности каждого перед каждым. Конечно, приоритет руководителя понятен. Но зачастую решения принимаются и коллегиально. Общее решение просто необходимо для веры в правоту. А поскольку я с 24 лет работаю в театре, то учился не только тому, как дирижировать и музицировать, но и как выстраивать отношения, уметь работать в коллективе. Самое сложное, что может быть в музыке, — это музыкальный театр. И дирижер в нем не разбрасыватель камней, а только лишь собиратель.

В театре есть главные специалисты: главный дирижер, главный хормейстер, главный балетмейстер и другие. Продолжая нашу метафору с государством в миниатюре, все это «министры» (смеется). И они должны взаимодействовать между собой. Так, главный дирижер, конечно же, принимает участие в обсуждении и будущего репертуара, и приглашенных солистов, и объединяет работу цехов тоже.

Кстати, это сейчас большие проблемы — найти достойных исполнителей, у которых будет свободное время в нужные нам даты. В этом смысле ТАГТОиБ держит марку — работает с лучшими певцами и артистами балета, которые приезжают на фестивали каждый год. В Казани работают самые востребованные артисты, которые поют на ведущих сценах мира до сих пор, даже в условиях санкций!

Буквально только что мы обсуждали в этом ключе грядущую постановку «Отелло» в концертном исполнении на Шаляпинском фестивале. Прозвучит эта опера два раза — а значит, нам нужны два Отелло, потому что один певец не споет два вечера подряд эту сложную партию. Активно ищем второго.

— А первый кто?

— Ахмед Агади, конечно. Сейчас очень мало драматических теноров. Да еще и с таким ярким тембром и огромным актерским потенциалом!

«Я оказался в положении «двухглавного» дирижера»

— Вы планируете переехать в Казань или будете работать дистанционно?

— Надо об этом думать. Ведь у всех уже был спланирован весь нынешний сезон — в серьезных театрах и оркестрах все планируется далеко заранее. Я остаюсь главным дирижером еще и в Волгограде, мы с оркестром уже девятый сезон начали. Оркестр я не могу просто так оставить. Много отдано сил, чтобы сохранить коллектив и развить его творческие возможности. Контракт с ними у меня будет действовать еще три года.

Когда меня в 1992 году пригласили возглавить оркестр Михайловского театра, я потом пять лет руководил одновременно двумя оркестрами. И языкастые девчонки из группы флейт меня прозвали «двухглавным». Вот и теперь я тоже оказался в положении «двухглавного» дирижера. Работы много. Поэтому свободного времени в этом сезоне у меня совсем не будет. Надеюсь, что Бог силы даст.

— У вас не только эти два оркестра, но есть и другие задачи?

— Да. Еще профессорство в Волгоградской консерватории, позиция председателя Государственной комиссии в Санкт-Петербургской консерватории, четыре программы в Санкт-Петербургской филармонии, отдельные гастроли по России. Например, я давно дружу с оркестром в Воронеже...

— А вообще, Казань для вас близкий город — по духу, по менталитету?

— Я 15 лет наблюдал, как город расцветает. Очень заметно то, что делает правительство Татарстана и Рустам Нургалиевич лично. А что касается менталитета — не знаю доподлинно, есть ли у меня татарские корни, но фамилия, кажется, тюркская. В любом случае здесь у меня с людьми самые добрые отношения, мы очень хорошо все общаемся. Не только по части музыки, но и в жизни, и этим я очень дорожу. Потому что главное — это люди. Если есть с ними единение — тебе уютно. Мне здесь уютно.

«Здесь поют самые лучшие»

— Над какими постановками, которых нет в репертуаре ТАГТОиБ, вы мечтали бы поработать в будущем?

— В любом театре репертуар обычно делится на две части. Первая — любимые и узнаваемые спектакли, которых всегда ждет публика. Они будут стабильно в репертуаре, остаются его краеугольными столпами. А вторая часть — менее известна, и это можно назвать просветительством. Это могут быть и совсем новые сочинения, и редко звучащая классика.

Меня всегда восхищают «Хованщина», «Сказание о невидимом граде Китеже», «Леди Макбет Мценского уезда», много чего еще...

Если брать зарубежную музыку — я бы обратил внимание на редкие оперы Верди. В свое время мы в Ростовском театре вместе с Юрием Александровым сделали «Жанну д'Арк». Для многих этот спектакль стал откровением.

При всем этом, выбирая спектакли, нужно тщательно подбирать исполнителей. К примеру, был у меня случай, когда один из региональных театров решил ставить «Летучего голландца», но не смог справиться своими силами. И приглашать звездный состав тоже не потянул. От задумки пришлось отказаться.

— При этом, как вы сказали, у нашего театра с приглашением именитых певцов проблем нет.

— Конечно. Рауфаль Сабирович в этом отношении ведет отдельную выдающуюся работу. Потому что подходящих исполнителей не только найти непросто, но и собрать одновременно трудно. Но многое удается. И поэтому здесь поют самые лучшие.

«Театр в Казани достойно выполняет свою культурную миссию»

— Вы как-то высказались, что стараетесь сохранить в классических постановках их классичность, авторский замысел. При этом ТАГТОиБ порой критикуют за консервативность подхода и осторожность в обращении с классикой. Что вы можете ответить критикам?

— Мне кажется, благодаря и этому в том числе я чувствую себя уютно в казанском театре. Отвечу так: каждые 12—15 лет вырастает новое поколение. И если оно нигде не будет иметь возможность видеть оригинал, будет катастрофа. Вспомните, сколько за то же самое критиковали Юрия Соломина, который руководил Малым театром. Кричали, что спектакли театра — нафталин, анахронизм. Но он шел своим путем, и ему надо ставить отдельный памятник за то, что он сохранил личность Автора.

Каждый художник в свое время переживает чувства, потрясения, сомнения, выбирает сюжеты, кажущиеся ему важными и нужными. И сейчас, собственно, тоже есть, казалось бы, возможности создать новый текст. Есть композиторы, есть либреттисты, художники. Их и нужно представлять публике. Это позволит композитору представить свое сочинение, режиссеру — поставить новый спектакль, а дирижеру — не чувствовать себя беспомощным обманщиком. Ведь музыка предельно конкретна в своих чувствах, если об этом знать. А когда ты дирижируешь одно, а на сцене происходит совершенно другое, дирижер оказывается заложником ситуации.

— Вам приходилось быть таким заложником?

— Приходилось. Как-то в Нанте во Франции меня пригласили дирижировать новой, осовремененной постановкой «Евгения Онегина». Там Татьяна была темнокожая. Комичный пьяный Ленский в бешенстве бегал на балу с шандалом, не зная, кого бы им стукнуть. Гремин выезжал в инвалидной коляске. В третьем акте бал заменили на курорт. Полсцены занимал огромный бассейн, вокруг него фланировали отдыхающие, включая некую даму с собачкой (режиссер-постановщик, кажется, собрал в один спектакль все произведения XIX века, которые пытался осознать). На словах «Позор, тоска, о, жалкий жребий мой!» в этот бассейн нырял Онегин — и потом мокрый, в халате выходил на поклон.

— И как вы это пережили?

— Как-то пережил. Более того, я им понравился, они позвали меня еще и на «Травиату». Но это уже был полный коллапс, просто невыносимая история. В то время развивалась борьба со СПИДом, постановка была тематическая. Все было перевернуто с ног на голову. Там Виолетта на верхнем ми бемоль втыкала себе шприц в вену, служанку заменили на мальчика-друга нетрадиционной ориентации. На балу у Флоры миманс был одет в черные комбинезоны и изображал вирусов. Хор во время испанского танца их ловил большими сачками в виде презервативов.

В итоге я понял, что никак не могу воплотить нежную и чувственную музыку Верди на этом спектакле. А они поняли, что я не хочу. Мы расторгли контракт, и я уехал. Кстати, ту премьеру публика освистала — и именно режиссера. Зачем такое? Так ведь ставят и русские режиссеры русские спектакли за границей. Но есть и такой аспект: когда публика на Западе видит русскую классику в извращенном виде, конечно, они будут думать, что русские — ужасные люди.

Конечно, есть экспериментальный театр, где совсем другие задачи. Но я считаю, что должна быть высокая культура во всем. А также сохранность истории и художественной правды.

Поэтому слава Богу, что театр в Казани достойно выполняет свою культурную миссию. Хотя здесь работают разные режиссеры-постановщики — и российские, и зарубежные.

— Но все же дирижер имеет некое пространство для маневра, для интерпретации музыки, готовя спектакль?

— Мы всегда опираемся на авторскую партитуру. В ней всегда достаточно конкретно записаны пожелания композитора, особенно в наше время.

Но тут вопрос непростой. Например, Караян за жизнь четыре раза записал все симфонии Бетховена. И первый вариант существенно отличается от четвертого. Разве его интерпретации при этом не состоятельны? Мне кажется, ты по-разному воспринимаешь музыку и жизнь, когда тебе тридцать — и когда тебе семьдесят. У тебя и ощущение мира другое, и ощущение движения и времени.

Карлос Клайбер феноменально исполнял Моцарта. Как никто другой. Его ощущение звука, фразы объединяет и безупречный стиль, и романтический полет в исполнении. Может быть, Моцарт такой и был? Поклонники аутентичности говорят, что надо играть так, как было в то время. А кто знает на сто процентов, как было? В стремлении к аутентичности некоторые утверждают, что вплоть до Малера нельзя вибрировать звук на струнных инструментах, потому что это не аутентично. Но ведь струна на то и существует, что вибрированный звук — это и есть красота!

«В симфоническом оркестре тебе негде спрятаться»

— Вы с интересом беретесь за музыку местных композиторов? Все-таки ТАГТОиБ — национальный театр.

— Я пока еще за нее не брался, но планирую, конечно. Вот мы познакомились с Эльмиром Низамовым, сыграли его приветственную увертюру на саммите БРИКС. Сейчас он показал мне свой органный концерт. Насколько я понимаю, через некоторое время будет премьера, связанная с его именем. Наверное, мне ее осуществлять. Думаю, это будет интересно — ведь спектакль будет связан с судьбой фигуры, которую в Казани и во всем мире чтут. Речь идет о Шаляпине.

— Вам самому с чем больше нравится работать — с симфоническими произведениями или с оперными и балетными спектаклями?

— Так получилось, что я начал работать в театре. Через какое-то время в моей карьере появился Ленинградский концертный оркестр, с которым я 6 лет проработал и сделал много записей. Но в театре моя дорога была гораздо дольше — хотя с театральным оркестром мы играли концерты, после долгого перерыва.

А в Малом театре не было разделения на оперных и балетных дирижеров (как всегда было, например, в Большом и в Мариинском — там были маэстро, которые дирижировали только балетами). Мне пришлось соответствовать, и практически с 1992 года я стал дирижировать и балеты.

— А что ближе — опера или балет?

— Когда прекрасные партнеры — всё близко. Главная задача дирижера в спектакле — быть ансамблистом. В опере поют, у каждого певца свое дыхание, свои вокальные особенности. Я должен все это видеть и где-то направлять певца, а где-то следовать за ним. В балете тоже свои особенности — ты должен знать и понимать движения танцовщиков. Поэтому когда прекрасные коллеги везде — всё в радость.

А вот в симфоническом оркестре никто не поет и не танцует, ты там сам должен быть состоятельным вдвойне. Спрятаться тебе в этом случае не за кем — нет ни прекрасной балерины, ни красивого голоса, ни декораций и световых эффектов на сцене! (Смеется.) Все внимание публики сконцентрировано на тебе, от тебя требуется совершенный звук и мощная художественная мысль. Если ты этого не создашь, публика спросит: «А зачем мы пришли тогда? Мы лучше пластинку дома включим и того же Караяна послушаем». В этом тоже состоит сложность живого симфонического исполнения.

— Есть у вас любимые произведения, которые вы дирижируете с особым удовольствием?

— «Пиковую даму» очень люблю и периодически к ней возвращаюсь. В Казани я ее еще ни разу не дирижировал, но в репертуаре театра она есть. Надеюсь, что вернусь к ней здесь.

— Какая партитура в вашей карьере была для вас самой сложной?

— Как-то раз мы собрались с силами в Ростове с оркестром, хором и солистами — и исполнили Вторую симфонию Малера. Внесли собственные штрихи в партитуру, нашли свои краски, это было совершенно знаковое исполнение для Ростова. Ведь даже некоторые профессора местной консерватории никогда до тех пор не слышали ее живьем. Концерт получился, я могу записать его себе в зачет. Это была сложная работа.

— А если брать спектакли?

— Наверное, «Отелло» в Михайловском театре был трудным делом. Получился очень яркий, красивый спектакль, художник Вячеслав Александрович Окунев создал яркое решение. Но этот спектакль, к сожалению, шел недолго и быстро ушел из репертуара. Потому что кончились все Отелло, их было просто не найти.

Еще могу вспомнить «Братьев Карамазовых» Александра Николаевича Холминова. В ноябре 1989 года я пришел в театр, и так получилось, что главный дирижер уехал из страны. Он успел только разметить партитуру. Директор сказал: «Вот пусть Андрей и делает». Получается, что я, совсем еще зеленый, только-только появившись в театре, должен был поставить непростой спектакль фестивального толка. Он имел хороший успех. Сам автор, когда меня увидел, удивленно сказал: «Ой, какой молодой у вас дирижер!» Это тоже было испытание. И таких испытаний было много…

«Мне нравится, что оркестр ТАГТОиБ демонстрирует устойчивость и надежность»

— Как главный дирижер относится к тому, что его оркестр часто отдается под чужую руку, приглашенному дирижеру?

— Спокойно относится. Главное, чтобы этот дирижер был профессионалом и не «ломал» важные ансамблевые вещи. Опытный дирижер никогда не навредит. А если он еще и уважаемый интеллектуал, то это обязательно пойдет на пользу оркестру. Потому что оркестр должен быть мобильным. Мне очень нравится, что в Казани оркестр ТАГТОиБ демонстрирует устойчивость и надежность при работе со всеми дирижерами, которые сюда приезжают. Это очень важное качество, правильная традиция.

Вы посмотрите, как выступают симфонические оркестры: к ним всегда приезжают гости. А уж европейская традиция — она и вовсе такая, что главный дирижер приезжает на контракт на восемь недель. Он делает восемь программ — и всё.

— А кто же в Европе поддерживает оркестр в тонусе на постоянной основе?

— Там совершенно другая система управления. Оркестры на Западе существуют не на бюджетные средства. Они часто живут на самоокупаемости и на спонсорские деньги. В Европе очень много частных оркестров (если не брать Германию, где многое финансирует государство). В них очень сильное внутреннее управление: отбор музыкантов, приглашение дирижеров происходит в совете оркестра. Он же контролирует и поддержание уровня подготовки музыкантов.

— Есть дирижер, которого вы считаете эталоном, примером для себя?

— Мы были юными, когда был еще жив Евгений Александрович Мравинский. И его последние концерты мы еще застали. Как-то умудрялись проникать на все его концерты, когда окончили училище и только еще начинали учиться на дирижерско-хоровом отделении консерватории. Это было самое сильное впечатление о том, какое должно быть отношение к музыкальной профессии. Абсолютная совестливость перед тем, что ты делаешь, надежность, продуманность.

«Я не сторонник того, чтобы жестко разделять классику и «попсу»

— Западные дирижеры рассказывают, что в европейском зрительном зале видят в основном «белые головы». В России аудитория классического музыкального театра сильно помолодела. Замечаете ли вы эту тенденцию и как вы думаете, что произошло с обществом?

— У меня был в Волгограде интересный эпизод: на улице ко мне подошла молодая пара. Оказалось, что они были на концерте с военной программой, собранной под 9 Мая: симфония Мясковского, Девятая симфония Шостаковича, концерт Глиэра для голоса с оркестром и премьера моего однокашника Игоря Воробьева, тоже написанная специально под юбилей Сталинградской битвы, для органа с оркестром. И эти дети попали на эту программу.

— Мало известную широкой публике.

— Да. Но я делал вступительное слово к этой программе. Рассказал об этой музыке, об истории ее создания. Молодой человек из этой пары вообще впервые был на симфоническом концерте. И им так понравилось, по их благодарным словам! Это удивительно. А еще в Волгограде отлично проходят симфонии Слонимского, и музыка Бартока, и много чего еще… Думаю, главное — рассказать про нее и увлечь людей.

Так что, думаю, тенденция действительно есть. Думаю, и «Пушкинская карта» как-то действует. Но не буду говорить за молодежь, у каждого свой путь к классической музыке. И с другой стороны, происходят совершенно неожиданные вещи: кто бы, к примеру, знал, что нынче Надежда Кадышева станет кумиром 18-летних? Но, с другой-то стороны, она ведь по факту в стиле кантри поет. И это увлекает молодежь, это ведь прекрасно. Я вообще не сторонник того, чтобы жестко разделять классику и эстраду. Есть и там, и тут музыка хорошая. Качественная.

— В соцсетях есть аккаунты музыкантов, которые работают в оркестрах и показывают свой труд в юмористическом ключе. Как вы к этому относитесь?

— Мне кажется, совсем в юмористическую тематику уходить нельзя. Потому что все-таки у нас серьезная профессия. Музыкант не клоун. Но мы веселые люди, да. Правда, многие наши шутки все-таки для внутреннего пользования.

«Музыка — одна из важнейших артерий человечества»

— Популяризация знаний о классической культуре — она нужна?

— Мне кажется, нужно, чтобы у людей было стремление хоть что-то узнать. И у зрителей, и у самих музыкантов в первую очередь. Надо не только ждать, когда публика будет образованная — мы и сами должны быть образованными внутри своего коллектива. Все — певцы, оркестр, хор — мы все должны понимать, что мы делаем. И в нашем этом единстве, в этом убеждении идти к людям, которые вообще, может быть, впервые пришли в театр. Главное, чтобы этот первый раз не стал для них последним.

Поэтому просветительство — это важная жизненная идея, потому что через него от поколения к поколению передается традиция восприятия музыкального искусства. А музыка — одна из важнейших артерий человечества.

— Завершая нашу беседу, спрошу: какие надежды вы связываете с работой в нашем театре в новом качестве? Какая у вас есть миссия и над какими проектами вы работаете прямо сейчас? С чего начнете?

— Поскольку нынешний сезон уже давно был спланирован, то я сейчас там, где я нужен. Нет дирижера на «Искателях жемчуга» — буду дирижировать этот спектакль. Нужно будет — «Белоснежку» приготовим. Надо в Китай ехать — конечно, поеду. Премьеры нынешнего года давно уже спланированы: например, «Свадьбу Фигаро» для Шаляпинского фестиваля будет выпускать знаменитый Юстус Франц. Он считается большим специалистом по Моцарту. А «Золушку» Прокофьева для Нуриевского фестиваля готовит Карен Дургарян, с которым у нас давно очень добрые отношения. У меня совершенно нет никакой ревности по этому поводу, ведь все это — планы, составленные заблаговременно, которые идут на благо театра.

А миссия у меня одна. Совершенствовать и себя, и коллектив. Потому что это бесконечный процесс. В первую очередь, конечно, себя, потому что ты как руководитель должен быть неким гарантом качества. Ты должен увлекать, направлять, пробуждать мысль и чувства у музыкантов, которые тебе доверились!

Справка

Андрей Анатольевич Аниханов родился в 1965 году в Ленинграде.

С 1989 года дирижер, с 1992 по 2008-й — главный дирижер Ленинградского театра оперы и балета им. М.П. Мусоргского — Михайловского театра. В 1991—1996 гг. — художественный руководитель и главный дирижер Государственного симфонического оркестра Санкт-Петербурга. В 2010—2017 гг. — главный дирижер Ростовского государственного музыкального театра. С 2017 года — главный дирижер и художественный руководитель Волгоградского академического симфонического оркестра.

Андрей Аниханов сотрудничал с ведущими коллективами России — Большим театром России, оперными театрами Уфы, Новосибирска, Красноярска, Санкт-Петербурга. Работал с оперными домами и оркестрами Японии, Италии, Франции, Литвы, Эстонии, Азербайджана, Казахстана. Организатор и участник ряда российских музыкальных фестивалей. В репертуаре дирижера — свыше 80 произведений оперного и балетного жанров, многочисленные концертные программы. Маэстро записал с оркестром Михайловского театра и Симфоническим оркестром Санкт-Петербурга около 30 CD-дисков.

Андрей Аниханов — заслуженный артист России, заслуженный деятель искусств Российской Федерации и Волгоградской области, лауреат Премии правительства Санкт-Петербурга. Профессор Волгоградской государственной консерватории им. П.А. Серебрякова.