Узник концлагеря Анатолий Делов: «Меня прятали от санитаров, чтобы не забрали кровь» - «История»

Фашисты угнали в концлагерь всю семью казанца Анатолия Делова. Ему на тот момент было 3 года

27 января отмечается Международный день памяти жертв Холокоста и 75-летняя годовщина освобождения концлагеря Аушвиц (Освенцим). В Татарстане сегодня проживают 159 бывших несовершеннолетних узников фашизма, 84 из них — в Казани. Анатолию Делову, когда началась Великая Отечественная война, было меньше полутора лет. В 3 года вместе с родителями и двумя сестрами он попал в лагерь в поселке Вышки (Латвия), из которого был освобожден советскими солдатами спустя 2 года, весной 1945-го. Своими воспоминаниями он поделился с «Реальным временем».

Деда расстреляли за помощь партизанам

— Анатолий Тимофеевич, получается, что практически вся ваша семья прошла через фашистский лагерь?

— В нашей семье в концентрационный лагерь в поселке Вышки попали родители, три моих сестры и брат. Там нас рассортировали: отца отселили в мужской барак, меня и сестер 7 и 9 лет оставили с матерью. А старшую, 15-летнюю Анну, угнали в Германию, в лагерь Вельцев у города Зорау. Немцам нужна была рабсила, а сестра была крепкой, выносливой деревенской девушкой. 11-летнего брата взял к себе швед на домашние работы.

— Где вас застало известие о начале войны?

— Мы жили в деревне Бородино Старорусского района Новгородской области. До июля 1944 года эта территория входила в состав Ленинградской области. Как мне рассказывала старшая сестра Анна, до войны мы жили сытно и счастливо. В нашей деревне построили новые дома и мельницу на плотине через реку Полисть. Отец работал конюхом в колхозе. В 1939 году он ушел на военные сборы, откуда вернулся инвалидом по зрению. Носил очки с толстыми стеклами. Из-за этого он и не ушел на фронт, когда началась война.

Ни электричества, ни радио в нашей деревне не было, поэтому о нападении Германии мы узнали от посыльного. Сразу стали забивать скот, солить мясо и закапывать его в бочках в землю. Эти запасы потом выручали не только нас, но и партизан. Лошадей и коров отправили в ближайший город — Старую Руссу. Мужчины отправились пешком за 20 километров на сборный пункт.

Немцы появились у нас сразу после страшной бомбардировки Старой Руссы и последовавшего за ним наступления. Через нашу местность с боями отходила 150-я стрелковая дивизия, поэтому деревня почти полностью сгорела.

Когда от наших домов остались одни головешки, все ушли на высокий берег реки Полисть, где жили в вырытых землянках, надеясь на скорое освобождение. Но и там нам не давали покоя постоянные облавы немцев, которые искали партизан. Они иногда приходили за продуктами и одеждой. Моего 70-летнего деда, Павла Ивановича, расстреляли прямо возле нашего сожженного дома как пособника партизан. На него показали местные полицаи. А отца от расстрела много раз спасали женщины и дети. У него были золотые руки, и он для всех плел санки из ивовых прутьев, подшивал валенки, чинил обувь, научился даже делать галоши из колесных камер подбитых машин.

«У меня все время болели зубы и очень хотелось есть»

— А как вы попали в лагерь?

— Ближе к осени 1942 года нас собрали и погнали в Дновский район Новгородской области. Там всех расселили по домам местных жителей. Это было сделано для того, чтобы прекратить снабжение партизан. А они, как я позже узнал из книги «На земле Новгородской», вышедшей в «Лениздате» в 1970 году, смогли собрать 223 подводы с продовольствием, которые отправили к блокадному Ленинграду. Им удалось через болота, глухими тропами, прячась по ночам, доставить продукты в город. Немцы были в бешенстве. В этой деревне мы находились до Рождества 1943 года. Во время боя за эту деревню с партизанами всех выгнали и посадили на снег. Некоторым местным жителям удалось убежать в лес, а мы не знали, куда бежать. Нас загнали в два самых больших дома. Говорили, что всех сожгут, но обошлось. Погнали сначала в деревню Кривуха, а потом на станцию Дно, где собралось уже большое количество народа.

В пути охраняли полицаи. Есть нечего, холодно, дети ревут. Многих тогда спасли санки, которые делал мой отец — не пришлось сидеть на снегу. Меня тоже завернули в тряпье и тащили на санках. На станции всех погрузили в товарные вагоны и повезли. Куда едем — никто не знает. Очутились в Латвии, в поселке Вышки. Колючая проволока, бараки с двухъярусными нарами. В лагере нас начали сортировать: отца отправили в мужской барак, а меня, трехлетнего, с мамой и двумя сестрами 7 и 9 лет поселили вместе.

— Что-нибудь помните из лагерной жизни?

— В лагере я был самым маленьким. У меня сохранились какие-то отрывочные воспоминания. Долгое время в СССР эта тема была табуирована, и в семье об этом не говорили. Только уже в 1992 году, когда получили архивные справки, я выпытал у старшей сестры кое-какие подробности. Но она могла рассказать только до того момента, пока ее саму не угнали в Германию.

Помню, что у меня все время болели зубы и очень хотелось есть. Жевали траву, грелись у печи, которая стояла посреди барака. Там же кипятили воду, чтобы постирать. Одежда у нас была своя, нас не переодевали в полосатые робы. Тряпья было много: многие умирали, их увозила «похоронная команда», а их вещи оставались.

Еще помню, что как только в бараке появлялись санитары, меня прятали на втором ярусе. Он был для тех женщин, у которых умерли дети. Они жалели меня. Когда же мне не удавалось скрыться, санитары что-то делали, мне было больно. Наверное, забирали кровь. Однажды я залез под колючую проволоку и пополз. Меня быстро засекли, поймали. Но я успел обморозить руки, их отмачивали в холодной воде, было очень больно. Но их спасли.

— Кто находился в лагере, чем занимались?

— За весь лагерь не скажу, но в нашем бараке были все наши, местные, из окрестных районов. Мужчин и женщин «со второго яруса» каждый день уводили на работу. Поскольку заводов рядом не было, думаю, они трудились в поле. Отец был полуслепой, работать не мог, маму тоже оставляли в бараке приглядывать за детьми. Могли ли они встречаться? Не знаю, родители никогда об этом не рассказывали.

— Когда вас освободили из плена?

— Весной 1945-го. Счастье было безмерным, все плакали, обнимались. Навсегда запомнил, как наш солдат поднял меня на руки и угостил конфетой. Ее вкус я помню до сих пор. После освобождения нам пришлось какое-то время привыкать к свободе. Потом нам дали подводу, на которой мы добрались до Старой Руссы. В свое Бородино попали уже после Победы, в конце мая. Жили все в той же землянке. Есть было нечего, и мы собирали все, что было хоть мало-мальски съедобным.

В июле 45-го, пройдя через несколько проверок в фильтрационных лагерях, вернулась из Германии сестра Анна. Из шпал, плит и досок от взорванного моста и мельницы сделали избушку с одним окном. Началась новая, мирная жизнь. Хотя такой ее можно назвать условно. Вокруг было очень много мин, они могли взорваться в любом месте. Лет в шесть или семь я научился разряжать мины, вынимал коробочки с динамитом и подрывал в песке с помощью пороховой дорожки. А уж стрелял, как и все наши деревенские мальчишки, из всего, что только находили. А вот из пулемета не удалось — отобрали взрослые.

Мы раскапывали пулеметные гнезда, чтобы найти латунные гильзы, попадались целые ленты патронов. Нестреляные отжигали на костре. Собирали все медное, чтобы сдать в пункт приема и принести хоть какие-то деньги в семью. Шестеро мальчишек из нашего «боевого отряда» погибли при разминировании, один изуродовал руку.

«Я никому не рассказывал, что был на оккупированной территории»

— А как сложилась судьба вашей сестры Анны?

— Она дожила до 85 лет. Правда, после возвращения из лагеря долго не могла выйти замуж. Клеймо угнанной в Германию не дало ей возможности устроиться на хорошую работу. Оставался тяжелый физический труд: заготовка кормов, когда косить траву нужно было на заливных лугах около озера Ильмень, лесоразработки. В-общем, у нее была тяжелая жизнь.

— А у вас не было поражения в правах?

— Я никому не рассказывал, что был на оккупированной территории. А вопросов мне не задавали. Ни в армии, когда меня определили на Балтийский флот, где я 4 года служил на подводной лодке, ни после, когда как специалиста по радиоэлектронике отправили в Египет помогать братьям-арабам, ни когда работал на Казанском электротехническом заводе и объездил с командировками почти весь Советский Союз. Я всю жизнь трудился в «оборонке», у меня ведь даже была первая форма допуска секретности.

— Как вы оказались в Казани?

— В 1963 году приехал поступать в Казанский авиационный институт, который тогда славился на всю страну. Главный старшина в бескозырке появился на экзамене. Да мне и вопросов могли не задавать! Но я отвечал как полагается, задачи письменно решал — знания были. И учился отлично. После третьего курса взял академический отпуск — нужно было кормить семью, да так и не вернулся обратно. Так что у меня незаконченное высшее образование. Сразу был принят в НИИ радиоэлектроники, а в 1964-м перевелся на Казанский электротехнический завод регулировщиком радиоаппаратуры. Поскольку я работал в камере с сильным излучением, то мог выйти на пенсию в 55 лет. Но я проработал до 1998 года, а потом и работы стало мало, и я решил освободить место молодым.

— В Татарстане действует общественная организация инвалидов — бывших несовершеннолетних узников фашизма. Вы общаетесь с коллегами?

— Я куратор по Приволжскому району. Раньше обходил каждого, узнавал, как живут, в чем есть нужда, сейчас — только звоню, потому что не могу надолго оставить супругу. Годы идут, наши ряды редеют. Каждый год обновляю списки: раньше было 42 человека, осталось 10.

— Не осталось ли у бывших узников лагерей обиды на государство, ведь раньше их считали предателями родины?

— В основном нет. Могу это сказать с уверенностью, потому что я собирал воспоминания членов нашей организации для книги «Непокоренные», брал интервью по телефону у тех, кто живет не в Казани. Книга вышла в 2013 году. Многие прожили яркую жизнь, добились успеха. Например, я считаю себя счастливым человеком. У меня прекрасные дети: дочь — начальник отдела на КВЗ, сын — начальник отдела в КНИИРЭ. Внук окончил Пражский университет, освоил три языка — английский, чешский, немецкий. Сейчас работает в концерне BMW. Внучка — выпускница Казанского университета, сейчас совершенствуется в Сорбонне. Третья внучка тоже поступала в Пражский университет, сейчас путешествует по Европе. Мои заслуги отмечены государством: я награжден медалями «Ветеран труда», «Непокоренные» за стойкость и верность родине, «300 лет Российскому флоту» и другими знаками отличия.

— Узники лагерей приравнены к участникам Великой Отечественной войны…

— Но раньше льгот было больше. Погребение было за счет государства, а несколько лет назад эту льготу отменили — нет денег у Татарстана. Хотя, например, в Саратовской области она до сих пор действует.